Число жертв и пострадавших в результате чернобыльской трагедии неизвестно до сих пор. 26 апреля 1986 года о произошедшем на атомной станции сообщили лишь маленькой заметкой на последней полосе одной из советских газет.
О масштабах трагедии мир узнал спустя лишь несколько суток. Все эти дни с аварией в Чернобыле боролись пожарные, солдаты-срочники и добровольцы без всякой защиты от радиации, о которой тогда ликвидаторы даже и не подозревали. А эвакуировать жителей из заражённой зоны начали только через трое суток. Еще позже стало известно, что радиоактивное облако накрыло не только Украину, Белоруссию и Россию, но также Восточную и Северную Европу.

«Опасно! Опасно!» — говорящий дозиметр избавляет непосвященных от перевода устаревших рентгенов в современные зиверты. Площадка перед станцией как и вымершая Припять — все еще зона отчуждения.

Сюда и сейчас не войдешь без защитного костюма и маски-лепестка, но в 86-м тут условно чисто. За двумя простенками находится взорвавшийся реактор. Там светят 20 000 рентген.

600 000 ликвидаторов со всей страны приедут в Чернобыль убирать топливо, строить саркофаг. Работают вручную — техника сходит с ума от разлетающихся нейтронов.

«Самое главное, что никто не сбежал. Никто. Мужественно понимали и работали все. Многие погибли», — вспоминает со слезами на глазах глава киевской организации «Союз Чернобыль Украины» Виктор Даниленко.

Первый удар радиация нанесет по пожарным. В больницах выживут единицы. Спустя четверть века уже можно раскрывать секреты, о которых молчали с момента первого разговора с врачами.

Полковник Петр Хмель вспоминает свой разговор с врачом: «Он говорит: “Вы были с запахом. Только скажи правду, чтобы я знал как тебя лечить”. Я ему признался, что выпил. Он меня по плечу похлопал и сказал, это тебя и спасло».

Фронтовые сто грамм, автографы на саркофаге и красный флаг над ставшей знакомой всему миру трубой. Для них это и в самом деле была война, а в ней, конечно, победа — 14 декабря 1986 года, когда над реактором сомкнулась свинцовая крыша. Но чернобыльский взрыв раскачает страну. Затянут с новостями и эвакуацией — это породит панику: киевские вокзалы вспомнят гражданскую. Нахлынет радиофобия. В прифронтовой полосе (ликвидация даже в деталях напоминает военную операцию), это воспримут болезненно.

«Волосы мыли “Лотосом”, стиральным порошком в то время, для того, чтобы смыть эту радиацию. И когда Горбачев обращался, то было больно видеть ту разницу, когда говорились фразы, взывалось к совести и к разуму, а тут сидели те люди, которые закрывали своими телами», — вспоминает Ирина Дягель, профессор, заведующая отделением гематологии Национального центра радиомедицины.

Испытание гласностью выдержит наука. С первых дней на месте катастрофы десант во главе с академиком Легасовым. В отчетах пишут только правду. Владимир Асмолов работал в той комиссии. Еще раньше в Киеве случайно оказался его сын.

Владимир Асмолов: «Для меня эта одежда была не просто одежда. На его маечке был весь топливный спектр. Потом я еще долго свой радиометр проверял на его кроссовках».

Сколько кюри выпало на грядки с картошкой и огурцами самосел Евгений Маркевич не считал. Парадокс вернувшихся, на казалось умершую землю, еще требует изучения. Развивать туризм и земледелие, конечно, ограниченное, продолжать научные исследования, не забывая о строительстве нового саркофага, современные проекты. Выводы глобальны.

«Урок катастрофы заключается в том, чтобы непрерывно повышать надежность реакторов», — считает президент национальной Академии наук Украины Борис Патон.

Годы спустя мир за недоученное усадила «Фукусима». Оттого и вспоминать сложное для японского уха слово «Чернобыль» приехавшим журналистам теперь приходится снова.

Подробнее: http://news.mail.ru/society/5785648/